Каждый год 29 мая мир торжественно вспоминает о тех, кто носит голубой шлем. В Международный день миротворцев ООН звучат официальные речи, развеваются флаги, упоминаются погибшие. Этот день призван чтить тех, кто, согласно идеалу, стоит между сторонами конфликта, сдерживая насилие и открывая путь к миру. Однако многие голоса, особенно в странах, переживших миротворческие миссии на собственной почве, сегодня ставят под сомнение их эффективность. Миротворцы часто оказываются между молотом политической парализации в Совбезе и наковальней бессилия на местах. И чем больше мир углубляется в гибридные войны и асимметричные конфликты, тем громче звучит вопрос: остаются ли эти миссии актуальными или уже превратились в символ дипломатической усталости? Рассмотрим историю создания миротворческих миссий, логику их функционирования, критические провалы, а также скепсис, сопровождающий миротворческие силы в XXI веке.
Миротворческие силы ООН: история создания, структура и первоочередные цели
Миротворческие операции Организации Объединенных Наций возникли как ответ на необходимость обеспечения международной стабильности в период после Второй мировой войны. Хотя Устав ООН в 1945 году не содержал понятия «миротворчество», на практике эта деятельность стала важным инструментом для реализации главной задачи ООН — поддержания международного мира и безопасности.
Первым прецедентом, положившим начало миротворческой практике ООН, было создание в 1948 году Организации ООН по надзору за выполнением условий перемирия (UNTSO), которая наблюдала соблюдение перемирия между Израилем и его арабскими соседями после Арабо-израильской войны 1948 года. Кроме того, задачей миссии было предотвращение эскалации боевых действий. Это была первая попытка создать международный буфер на столкновении, которая стала основой для всех последующих миротворческих миссий. Миссия действовала без применения силы, была вооружена только наблюдательными полномочиями и рассматривалась как временный механизм. В 1949 году к ней присоединилась Группа военных наблюдателей ООН в Индии и Пакистане (UNMOGIP), которая имела аналогичные функции на линии контроля в Кашмире.
Существенная эволюция концепции миротворчества произошла в 1956 г. после Суэцкого кризиса. По инициативе Генерального секретаря ООН Дага Гаммаршельда и министра иностранных дел Канады Лестера Пирсона была создана Первая чрезвычайная миротворческая сила ООН (UNEF I), которая размещалась на Синайском полуострове между египетскими и израильскими войсками. Эта миссия стала первым случаем введения вооруженных миротворческих сил, которые действовали с согласия сторон, не имели права применять силу, кроме самообороны, и выполняли функции разграничения и стабилизации.
Хотя Устав ООН не содержит отдельной главы о миротворчестве, юридической основой для создания таких миссий служили сочетания положений Главы VI (мирное урегулирование споров) и Главы VII (ответные действия на угрозу миру). В практике Совета Безопасности это привело к формированию гибридной модели, иногда называемой «Глава VI с половиной» — формулировки, подчеркивающей промежуточный характер миротворческих операций между классической дипломатией и принудительными действиями, между гуманитарной миссией и военным присутствием. В 1960-х годах миссии появляются в Конго (ONUC), на Кипре (UNFICYP), в Средиземноморье, но каждый раз с жестким ограничением: только с согласия правительства, без вмешательства в суть конфликта. Устав не изменялся, но практика создавала новую модель. И эта модель оставалась осторожной, избегая вмешательства в глубь политических причин войны.
Ситуация радикально изменилась после окончания Холодной войны. Коллапс старой двухполюсной системы привел к всплеску внутренних конфликтов гражданских войн, распада государств, этнических чисток. И в новых условиях выяснилось, что традиционное миротворчество не работает. В 1990-х годах появляются так называемые комплексные миссии: в Намибии, Сальвадоре, Камбодже, Мозамбике. Они уже не просто фиксируют перемирие, а занимаются организацией выборов, разоружением, возвращением беженцев, возобновлением правосудия. Это не только вооруженное присутствие, но и институциональная реконструкция. Но именно в этот период ООН пережила и самые глубокие свои нравственные кризисы. В 1994 году в Руанде миротворческий контингент не вмешался в геноцид тутси, ограничившись наблюдением. В 1995 году в Сребренице голландские «голубые шлемы» не смогли защитить тысячи боснийцев, несмотря на официальный статус «зоны безопасности». Эти провалы заставили мир задать вопрос: способны ли миротворческие миссии защищать гражданских, или они существуют только для поддержания видимости стабильности?
В ответ на эти события на рубеже 2000-х годов ООН изменяет подход. Возникает концепция «защиты гражданского населения» как части мандата. Впервые в Сьерра-Леоне, затем в Южном Судане, Центральноафриканской Республике, Демократической Республике Конго. Контингенты получают право применять силу не только для самообороны, но и для недопущения насилия против мирного населения. Но рост полномочий не сопровождается ростом ресурсов и политической воли. На практике это часто означает, что несколько тысяч миротворцев с ограниченным оснащением должны останавливать хаос в зонах, где разрушены институты государственности.
Организации ООН по надзору за выполнением условий перемирия действует и по сей день, оставаясь самой длинной по продолжительности операцией ООН. По состоянию на 2025 год в ее состав входят 380 человек, из них 232 – гражданские и 148 – военные эксперты. Начиная с 1948 года была развернута 71 миротворческая операция ООН. Участие в этих миссиях приняли более двух миллионов человек из разных стран мира. Всего за всю историю миротворческих операций ООН погибло более 4000 миротворцев. В 2008 году было зафиксировано наибольшее количество погибших за один год – 132 миротворца. Следует отметить, что годовой бюджет миротворцев ООН составляет около 6-7 миллиардов долларов США. По состоянию на 2025 г. ООН проводит 12 активных операций по поддержанию мира на трех континентах, в которых задействовано около 87 тысяч человек в форме «голубых касок» из 125 государств.
В Европе действуют две миротворческие миссии. UNFICYP – миссия на Кипре, действующая с 1964 года. Она была введена после межэтнических столкновений между греками-киприотами и турками-киприотами. Целью миссии является обеспечение буферной зоны между сторонами конфликта и контроль за соблюдением перемирия. За десятилетие существования миссии погибли 183 миротворца. Вторая европейская миссия – UNMIK в Косово – была создана в 1999 году после вооруженного конфликта между сербскими силами и косовскими албанцами. Она выполняет преимущественно административные функции, обеспечивая стабильность и координацию между органами местной власти и международным сообществом. За время операции в Косово погибли 56 миротворцев.
Украина является активным участником миротворческих миссий ООН с 1993 года. За это время украинские военнослужащие приняли участие в 25 миротворческих операциях в разных частях света. До 2025 года участие сохраняется в трех миссиях. Общее число погибших украинских миротворцев на 2021 год составляет 58 человек, эта цифра сохраняется неизменной на 2025 год. Украинские миротворцы действовали в таких сложных регионах как Балканы, Ближний Восток, Африка, где неоднократно попадали в зоны боевых действий, выполняя задачи в рамках мандатов ООН. Их участие рассматривается не только как вклад в международную безопасность, но и как способ укрепления международного авторитета Украины как государства, поддерживающего принципы мира и коллективной ответственности.
Нужны ли Украине «голубые шлемы»: реальность миротворческих миссий ООН без иллюзий
Дискуссии о размещении миротворческой миссии ООН в Украине ведутся еще с 2015 года, однако ни разу эта инициатива не приблизилась к реальной имплементации. Причина заключается не только в сложной политической конфигурации, но и глубоком недоверии к эффективности самых миротворческих контингентов. Исторический опыт миссий ООН в десятках стран мира показал: там, где мир не устраивает хотя бы одну из сторон, миротворцы превращаются из гаранта безопасности в свидетеля катастрофы. Украина, ведущая полномасштабную войну с регулярной армией ядерного государства, имеет право не повторять чужие ошибки.
Во многих случаях «голубые шлемы» не только не предотвращали насилие, но и оказывались в стороне от событий, которые становились символами международного позора. Самым громким примером этого является резня в Сребренице 1995 года, когда нидерландский миротворческий контингент не смог (а фактически не захотел) остановить этническую чистку, в результате которой погибли более восьми тысяч боснийских мусульман. На глазах у миротворцев, которые должны были охранять «зону безопасности», город был взят сербскими войсками.
Командир нидерландцев вел переговоры с генералом Младичем, пока его подчиненные унижали и выводили под прицелом. Это была не помеха агрессору, а открытая капитуляция. И даже тогда, когда стало известно о расстрелах, никаких активных действий миротворцы не совершили. Тем временем в соседнем городе Жепа 79 украинских военнослужащих из 240 батальона задержали нападение боевиков на две недели, рискуя жизнью и не имея тяжелого вооружения. Они не разрешили повторить Сребреницу.
Следует отметить, что проблема заключается не только в отдельных эпизодах, но и в самой природе миротворческих миссий ООН. Большинство из них — политические компромиссы с ограниченным мандатом, без права применения силы, с недостаточным оснащением и слабым боевым опытом. В большинстве случаев военные контингенты посылают страны, для которых участие в миссиях является источником прибыли. ООН щедро платит за каждого солдата, и для таких стран как Руанда, Бангладеш или Пакистан эти средства имеют решающее значение для оборонного бюджета. Но выгода не равна боеспособности. Для большинства этих стран война в Украине не своя война. Они не имеют мотивации рисковать, не имеют средств противодействия дронам, ракетам и гиперзвуковой артиллерии. Следовательно, удерживать линию столкновения с регулярными войсками России является задачей, которая «голубым шлемам» просто не под силу.
Об этом свидетельствуют события 2024 года в Ливане, где более 10 000 миротворцев UNIFIL из разных стран фактически ничего не сделали, когда израильская армия зашла через пункты их расположения и вытеснила их с позиций. Войска прошли мимо наблюдательных постов, а иногда и просто физически выталкивали миротворцев с дорог. Израиль действовал открыто, Хезболла действовала годами параллельно, а ООН снова фиксировала, но не вмешивалась. Подобная ситуация с миротворцами на Голанских высотах: когда армия Израиля взяла под контроль дополнительную территорию в декабре 2024 года, миротворцы UNDOF не оказывали никакого сопротивления. Их присутствие — лишь формальность, поглощающая более 65 миллионов долларов ежегодно.
Представим, что миротворческие силы с таким функционалом будут размещены в Украине. Смогут ли они остановить колонну русских танков? Сдержат ли они обстрелы энергетической инфраструктуры? Выйдут ли на перехват дронов-камикадзе? И главное — должны ли политическую волю действовать в момент, когда это нужно? Ответ очевиден: нет. Миротворцы не помешают военным преступлениям, если не будут иметь права применять силу. Не сдержат российские части, если без четких гарантий прикрытия со стороны великих государств. А если миссия будет действовать на основании консенсуса с Россией, значит, она будет действовать только там и так, как позволит Кремль.
Именно поэтому главная угроза миротворческой миссии для Украины заключается не в бездействии, а в ее политических последствиях. Под прикрытием «зоны деэскалации» может быть реализован сценарий фактической легитимизации оккупации. Особый статус для ОРДЛО, выборы под дулами автоматов, амнистия для боевиков, снятие санкций с России — все это легко может быть подано как мирный компромисс, если мир получит удобную формулу. Для Запада это будет основание свернуть военную помощь, для ООН возможность закрыть отчет о стабилизации, для Кремля очередная победа без единого выстрела.
Кроме того, размещение миротворческой миссии только на линии фронта без возобновления контроля над границей лишит Украину даже теоретическую возможность деоккупации. Всякая попытка провести военную операцию будет нарушением мандата. Украинская армия потеряет инициативу, но получит еще одного субъекта в зоне конфликта — миротворческий контингент, который не подчиняется Киеву, но влияет на ситуацию на земле. В худшем случае он станет заложником ситуации: его присутствие будет препятствовать действиям ВСУ, а со стороны РФ он не будет иметь никакого сдерживающего эффекта.
С юридической точки зрения, введение миротворцев в зону, которую Украина не контролирует, без предварительной деоккупации, будет означать признание того, что суверенитет государства частично ограничен. Это станет прецедентом, на который Россия будет опираться на международные суды. А любой контроль, переданный ООН без согласия украинского парламента, будет нарушать Конституцию. И хотя дипломатическая речь об этом не говорит прямо, такой сценарий станет основой для замораживания конфликта на условиях Москвы.
Украине не нужны символические миссии, ей нужны гарантии. Единственным приемлемым вариантом является размещение контингента на государственной границе с Россией с полным мандатом на блокировку незаконного перемещения оружия и личного состава. Однако этот сценарий никогда не будет одобрен в Совете Безопасности ООН — Россия имеет право вето. Следовательно, шансов на создание эффективной миссии почти нет.
Можно назвать успешным только формат, где международные силы выступают не буфером, а гарантом прекращения огня. Все остальные сценарии отложены катастрофой, поэтому Украина не имеет права допустить, чтобы новая Сребреница появилась на ее карте. И он должен помнить: ни один мандат ООН не остановит войну, если на это не будет решительной воли политических лидеров. Ни один миротворец не защитит жизнь, если в его руках есть только рация и блокнот.
В общем, история миротворческих сил ООН является историей противоречий. Идея глобального присутствия ради мира возникла из послевоенной веры в коллективную безопасность, но каждый раз сталкивается с реальностью — политической нерешительностью, ограничением мандата, нехваткой техники, финансов и единства в Совете Безопасности. Миротворцы редко могут изменить саму суть конфликта, их роль часто ограничивается буферной зоной, стабилизацией или хотя бы предотвращением худшего. Однако они остаются единственной формализованной международной силой, действующей в кризисных регионах под легитимным мандатом ООН. И эта легитимность, несмотря на все слабости, до сих пор является важным символом того, что мир не отказался от попыток удержать войну под контролем.
